«Ничто не пугает человека больше,
чем время» 

Помните ли Вы момент, когда искусство окончательно вошло в Вашу жизнь?

В шестнадцать я почувствовал, что детство заканчивается, и что уже нужно оставить след. Я был страстным, порой безрассудным подростком, но всегда с острым ощущением границ, которые нельзя переступать. Мое отношение со Временем — это самое важное, что надо знать обо мне как о художнике. Отец умер, когда мне было два года. Мама рассказывала, как я утешал ее тогда и показал ей, что смог это принять. То есть я принял смерть, а значит, и Время.

Какие художественные линии сформировали Ваш мир?

В разное время на меня влияли разные фигуры, например, Ван Гог или Кандинский. Но со временем я ушел от них. Есть и другие, как Климт — которого я будто отвергаю, но он все равно живет во мне.
Есть те, кто из совсем других жанров, как Паоло Соррентино, Виктор Пелевин, Роберт Пирсиг, Николас Талеб, Михаил Сеченов, Виктор Дольник, Сенека, но их воздействие на мое творчество огромно. Потому что все мое творчество живет в контексте человековедения.

Как Вы определяете свой художественный метод?

Я называю его «хирургическим сюрреализмом», где линия — это мой скальпель, вскрывающий реальность и обнажающий подсознание. А краска — это мое лекарство, врачующее раны, нанесенные линией.

В моих поп-арт фото краска впивается в реальность, созданную фотографией, заставляет время остановиться. Люди, изображенные на ней, становятся символами, арт-объектами. Краски — ключ к подтексту моих картин.

Я чаще всего работаю с акрилом, иногда с маслом. Люблю исследовать черное и белое, добавляя каплю красного, или полностью погружаться в цвет с металлическими отблесками. Работаю и на бумаге, и на холсте, иногда с пастелью или темперой. Не всегда могу объяснить — решение принимает сама работа.

Ваш процесс кажется ведомым бессознательным, почти случайностью?

Все начинается с линии — будто случайной, но движимой внутренней энергией. Постепенно появляются формы — антропоморфные, сновидческие. Возникает гармония, изображение оживает, а потом вдруг рушится и исчезает. Я могу испытать раздражение, но очень редко уничтожаю однажды созданное. Я знаю, что решение будет найдено, испорченное будет исправлено и оживлено. Я работаю над несколькими полотнами одновременно, оставляя их «отлежаться» неделями, месяцами. Бывает, что новая работа рождается из рисунка, сделанного двадцать лет назад.

В этом диалоге с самим собой какое место Вы оставляете зрителю?

Зритель появляется, когда я готовлю выставку или перформанс. Но я никогда не навязываю трактовку. Неважно, что именно человек увидит — важно, чтобы он увидел себя в моей работе.

Какие недавние события Вас особенно вдохновили?

Недавно в пяти залах галереи я представил около тридцати работ в сопровождении проекций, созданных с помощью искусственного интеллекта, под завораживающую музыку.
Я также поставил одноактный неоклассический балет по мотивам моих работ, где ИИ стал соавтором. А в Белграде я писал картины вживую под классическую музыку и пение великолепной оперной певицы, участвовал в драматической постановке — и все это с использованием ИИ, который помогал мне создать видеоряд. Этот проект принес мне две награды на 82-м Венецианском международном кинофестивале.

И все-таки — куда приведет Вас искусство завтра?

Почти каждые две недели я в чем-то участвую. Из большого я планирую две выставки: «Dead and Alive: Collaboration» и «Женщина в поисках надежды». С временем и местом еще не определился. Нью-Йорк, Париж, Дубай. Не решил пока.